Октябрь. Среда.

– Ты не представляешь, это было настолько все затянуто, что уже начинало надоедать. Полгода репетиций, никакого результата! Мы уже восстановили келию, такую же, как у Толстого. Ряса была для меня роднее, чем собственная одежда. Я похудел на семь килограмм, выучил наизусть весь молитвослов, съездил в Печоры в монастырь, пробыл там неделю, – никакого сдвига! Все шло хорошо до сцены в скиту. Я встречаю её, впускаю, здесь все идет нормально, я весь в обстоятельствах; подставляю для неё сундук, задвигаю за собой штору и начинаю молиться. Она раздевается за моей спиной, я все чувствую, каждое её движение, её запах, с мороза… У меня первая задача – возжелать её, с этим нет никаких проблем. В то время, если ты помнишь, мы жили с ней вместе на Красной Пресне, наш роман был тогда в самом разгаре. Мы-то собственно и познакомились у него в театре. Гришвин пригласил меня к себе в Москву после нашего «Искариота». Мы сделали Кафку – прорыв, там все на ушах стояли от восторга, затем был Гоголь – такой же успех, после я снялся у Макусинского, в этой его белиберде, и Толик меня позвал играть Касатского. Главное, я с самого начала понял, что он от меня хочет. У нас, в общем, до этого не возникало с ним никаких проблем – ему нужна была жизнь, её нутро, – и он её получал. Слушай, даже смешно, мы как-то посчитали количество сделанных этюдов, кошмар, я за все свои постановки не сделал столько, сколько здесь. Мы с Ольгой даже по ночам репетировали. И вот, она стоит за моей спиной, я её уже хочу, сгораю от желания, и здесь он кричит: «Делай! Будь им!» Ну и что, я поворачиваюсь к ней, хватаю её, и это за малым не происходит у нас прямо на площадке. Ха-ха-ха! Как я только не пытался «пристроиться», но не отрубит нормальный мужик себе из-за этого палец, нельзя это сделать так, как он этого хочет, невозможно.