В поэзии Н.А. Некрасова мы встречаемся с целым рядом устойчивых образов: дороги, сельского храма, дворянской усадьбы, деревни, Петербурга, родного дома, Волги. Мы можем говорить об эволюции этих образов, о специфике их изменений в творчестве поэта. Входит в этот ряд и образ кабака.
Впервые этот образ появляется в стихотворении «Пьяница», которое было опубликовано в «Петербургском сборнике» 1846 года рядом с такими хрестоматийными произведениями, как «В дороге» и «Колыбельная песня». В «Пьянице» кабак предстаёт как неизбежная составная жизни бедняка, так как только там он может забыться от мучительных невзгод и забот. Это же значение кабак несёт и в стихотворении «Вино» (1848; опубл. 1856). Герой, чтобы забыть претерпленное без вины наказание, или чтобы унять сердце при утрате любимой, или при бесплодной борьбе за справедливость находит забвение только в кабаке. В конечном итоге утешение от многочисленных невзгод находит в кабаке и герой стихотворения «Филантроп».
В 1855 году в стихотворении «Секрет» появляется и образ содержателя кабака – оказывается, именно кабаку, “питейной части” он обязан миллионным состоянием, являющимся смыслом его жизни, которую поэт называет “воровскою”. Кабак предстаёт и как одна из особенностей современного уклада. Дедушка Минай “с корректурами” (цикл «О погоде»), перечисляя, так сказать, столичные реалии, среди храмов, домов, вывесок указывает и кабаки: “грешен, знаю число кабаков”. В поэме «Несчастные» (1856) кабак выглядит типичной, почти необходимой принадлежностью уездного города:
Домишки малы, пусты лавки, Собор, четыре кабака, Тюрьма, шлагбаум полосатый, Дом судный, госпиталь дощатый, И площадь... площадь велика...
Несколько иначе по сравнению с приведёнными примерами кабак выглядит в поэме «Коробейники». С одной стороны, он несёт уже названные функции. Рекрутский набор, многочисленные разлуки с близкими, большие потери на войне вызывают не только “стон”, который “стоит по деревням”, но и такой выход народной печали:
Бабы сохнут с горя с этого, Мужики в кабак идут.
Здесь же возникает фигура целовальника, содержателя кабака:
Ты попомни цаловальника, Что сказал – подлец седой! “Выше нет меня начальника, Весь народ – работник мой!”
Если в стихотворении «Секрет» герой только указывает на источник своего богатства, то в «Коробейниках» “деятельность” содержателя кабака конкретизируется: он наживается на народном горе и на народном труде.
В месте с тем следует отметить, что образ кабака имеет в поэме и достаточно важное композиционное значение. Основу содержания произведения составляет путешествие коробейников, это одна из дорог Некрасова, в данном случае обманная, оканчивающаяся трагически. Это путешествие своеобразно обрамлено: в начале – посвящением, лирическим мотивом любовного “торга” коробейника и Кати, в финале – сценой в кабаке, которой и завершается вся поэма. Важным представляется то, что здесь лесник, убийца коробейников, хвастает своей добычей и пропивает её, угощая и других посетителей заведения. И в этом несомненная близость к весьма давним традициям в восприятии кабака, к народным. Это восприятие кабака станет для Некрасова определяющим и развернётся в дальнейших произведениях.
Р азличные образы кабака мы встречаем в поэме «Кому на Руси жить хорошо». В главе «Сельская ярмонка» перед нами изображение праздника в селе Кузьминском. Дорога, воспринимаемая народом как свершение некоего таинства, приводит странников в это село. Ощущение особой праздничности усиливается пояснением одного из встреченных правдоискателями крестьянин: “Сегодня там и ярмонка // И праздник храмовой”.
О храмовом празднике почти ничего не говорится, разгул народного веселья сосредоточивается именно на “питейной части”:
Помимо складу винного, Харчевни, ресторации, Десятка штофных лавочек, Трёх постоялых двориков, Да “ренскового погреба”, Да пары кабаков, Одиннадцать кабатчиков Для праздника поставили Палатки на селе.
Именно эти заведения и становятся центром праздника, там утоляется “жажда православная”, в жертву которой приносятся и шапки, и рукавицы, и платки – “лишь окатить бы душеньку”. Участником этого веселья словно бы становится и церковь старая “с высокой колокольнею”, которую, как показалось крестьянам, “шатнуло раз-другой!” Веселье перед нами уже какое-то бесчинное, непозволительное. Последствия его оказываются весьма печальными:
По всей по той дороженьке И по окольным тропочкам, Докуда глаз хватал, Ползли, лежали, ехали, Барахталися пьяные И стоном стон стоял!
Разворачивается детализация этого “стона”, возникают короткие послепраздничные рассказы-эпизоды, говорится о кровавых последствиях праздника – убийстве крестьянина. Кабак предстаёт теперь как “столица” смятенного мужицкого царства:
У кабаков смятение, Подводы перепутались, Испуганные лошади Без седоков бегут; Тут плачут дети малые, Тоскуют жёны, матери: Легко ли из питейного Дозваться мужиков?..
Но и в веселье, и в смятении, и в разладице центр один – кабак. Он предстаёт и наивысшим испытанием, и тяготой народной.
Ещё народу русскому Пределы не поставлены: Пред ним широкий путь!
В перечне этих “пределов” кабак занимает место самого опасного зла, наиболее трудного препятствия, оставляя за собой и изнурительную работу, и иго “рабства долгого”...
Кабак обладает способностью мгновенно “возрождаться”. В «Пире на весь мир» изображается картина сгоревшего города. Сгорело всё – кроме тюрьмы, где и “попряталось” начальство. Ещё не приступили обитатели городка к какой-либо постройке, но уже исправно действует кабак, к “палатке-кабаку” с утра тянутся подьячие, несёт в него “портняга скрюченный” то, что не пожрал огонь, но пожрёт кабак, – “аршин, утюг и ножницы”.
Кабак всегда готов заместить и замещает собою “всё”:
Усадьбы переводятся, Взамен их распложаются Питейные дома!..
Или:
Начнёт Климаха бабою, А кончит – кабаком!
Или:
– У Клима речь короткая И ясная, как вывеска, Зовущая в кабак...
Народный гнев и сила уходят в вино. Обильная выпивка и надежда “на луга” заставляют (в «Последыше») носить личины (а Агапа Петрова выпивка приводит к смерти). Бунт Савелия завершается кабаком (потом уж – “допросы... следствия”). Это “замещение”, подмена сказывается тем, что поля остаются недообработанными, посевы – недосеянными, родина сравнивается с вдовой печальной, которая предстаёт “с косой распущенной, // С неубранным лицом”.
Возникает образ России, выставленной на продажу и растаскиваемой, заложенной в кабак и одновременно становящейся как бы своего рода сверхкабаком:
На всей тебе, Русь-матушка, Как клейма на преступнике, Как на коне тавро, Два слова нацарапаны: “На вынос” и “распивочно”.
В поэме есть и постоянный кабак (хотя и невидимый), благодаря которому и совершается путешествие семи правдоискателей. Для того чтобы предпринять странствование в поисках счастливого, мужикам привелось пройти искус волхования и волшебства. Волшебница пеночка заколдовывает их одежду и обувь (чтобы не изнашивались, то есть тем самым герои как бы изымаются из обычного течения времени, приобретают признак, отличающий их от иных мужиков) и обещает скатерть-самобранку, которая и будет давать им в день по ведру водочки, огурчиков, кваску, хлебушка – ту нехитрую снедь, которую и можно было добыть рядом с кабаком.
“Обслуживают” странников “две дюжие руки”, а вот кому они принадлежат – неизвестно. Возникает, собственно, образ кикиморы кабачной со всеми её признаками: она невидима (если и видима, то в определённых условиях и далеко не всем), она служит на строго определённых условиях, и нарушение их для обслуживаемых может грозить бедой – именно эти особенности обращения со скатертью-самобранкой и оговариваются птичкой. В кабаке соединяются случайные люди – как и эти мужики. Честной пир предполагает званых гостей, кабак – случайных посетителей.
Как известно, кабак – это вывернутый мир, мир наоборот. В кабаке хвалятся преступлениями, пороками, там властвует Кривда, а не Правда, там беззаконие имеет силу законов... Однако в случае с мужиками возникает уже кабак, вывернутый наоборот; он не перестаёт быть кабаком, но некоторые признаки его всё же меняются: водка подносится, предлагается “счастливым”, оплата за водку – рассказ о том, в чём счастье. Этот невидимый, движущийся вместе с мужиками кабак служит, казалось бы, благой цели: поиску счастливого, примера оптимального устроения человеческой судьбы. Но кабак, хоть и вывернутый, всё же остаётся в основе верен своей кабацкой сущности. Это подтверждает и один из нереализованных замыслов финала поэмы, который известен в пересказе Глеба Успенского: “Не найдя на Руси счастливого, странствующие мужики возвращаются к своим деревням: Горелову, Неелову и так далее. Деревни эти «смежны», стоят близко друг от друга, и от каждой идёт тропинка к кабаку. Вот у этого-то кабака встречают они спившегося с кругу человека, «подпоясанного лычком», и с ним за чарочкой узнают, кому жить хорошо” (Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1957. Т. 9. С. 71).
Вывернутый кабак приводит к кабаку “сущему”, где голь кабацкая завладевает вниманием странников и “просвещает” их. В пересказе финала сестрой А.А. Буткевич невыполнение условий пользования скатертью влечёт всеобщий пожар. Кабак, как бы он ни трансформировался, остаётся кабаком. Вместе с тем этот вывернутый попутный кабак, безусловно, дополняет образ всеобщего, всероссийского кабака, о котором сказано выше. Для полноты картины следует упомянуть, что в поэме сохраняется и мотивация пьянства невыносимыми условиями жизни, чему служит целый ряд эпизодов, самый яркий из которых – с участием Якима Нагого.
Ц ельное следование народным представлениям о кабаке мы находим в поэме «Современники», всё действие которой и происходит в кабаке – от начала до конца. Традиционно мир кабака (антимир) возносит ничтожества и принижает людей. Там свои порядки, они определяются кикиморой кабачной, которая является воплощением греховности. Служение тёмным силам всё изменяет: пир оборачивается “обретением” Горя-Злосчастия, порок прикидывается добродетелью, беззаконие законом. Чествуют администратора, заслуга которого в том, что он население “не довёл до разорения”, чествуют седовласого “поэта” (который и сам себя чествует), чествуют и военного под крики о пользе палки. Пируют банкир и сыщик в честь возвращения украденного миллиона. Впрочем, кабак – это место, где не только делят добычу разбойники, но где они планируют и дальнейшие свои преступления. В поэме “герои” обсуждают свои планы, один из них – создание “Центрального дома терпимости”, приводятся аргументы в пользу предприятия, обговариваются детали. Проект выносится на суд одного из предводителей шайки – Зацепы-столпа. Его оценка представляется весьма важной, поскольку это оценка героя перевёрнутого мира. Выслушав проект, он говорит:
...Пророки событий, Пролагатели новых путей, Провозвестники важных открытий – Побиваются грудой камней. Двинув раньше вперёд спекуляцию, Чем прогресс узаконит её, Потеряете вы репутацию И погубите дело своё. Подождите! Прогресс подвигается, И движенью не видно конца: Что сегодня постыдным считается, Удостоится завтра венца...
Под споры о проекте поэт засыпает, но и во сне –
Мне снились планы О походах на карманы Благодушных россиян...
Шабаш “деловых людей” будит поэта:
Шумно... В уши Словно бьют колокола, Гомерические куши, Миллионные дела. Баснословные оклады, Недовыручка, делёж, Рельсы, шпалы, банки, вклады – Ничего не разберёшь!.. ................................. Кто-то низко клонит голову, Кто-то на пол льёт вино, Кто-то Утина Ермолову Уподобил... Всё пьяно!..
В этом пьяном, химерическом мире вдруг возникает голос “шута” князя Ивана, несущий трагическую ноту:
Брошены парады, Дети в бой идут, А отцы подряды На войска берут... ................... Дети! вас надули Ваши старики: Глиняные пули Ставили в полки!
“Отцы” вновь предают детей... Предательство кабацкий мир несёт в своей сути. Но это всего лишь эпизод, почти заурядный в перевёрнутом мире, где обычным являются и кража, и отравление. Обыденно и уже привычно всё перевёрнутое:
Нынче – царство подставных, Настоящие-то редки, Да и спросу нет за них...
В этом мире не требуются ни талант, ни даже маленькие способности, но необходимы деньги, на которые и покупается “всё”. “Ряд волшебных изменений” усиливается – покупаются даже былые “скромные труженики”:
Под опалой в оны годы Находился демократ, Друг народа и свободы, А теперь он – плутократ! Спекуляторские штуки Ловко двигает вперёд При содействии науки Этот старый патриот...
И покупаются эти “деятели” “в интересах господина” очень легко:
Заплати да тему дай, Говорильная машина Будет плакать и смеяться, Цифры, факты извращать...
Появилась какая-то новая страшная сила, действующая так, что “и купцу, и дворянину плохо спится в наши дни”, а под мужиком даже проваливается почва, “отведённая в надел”. Хотя и купец, и дворянин, и мужик далеко не ангелы, но отношение к ним автора здесь глубоко сочувственное. В то же время перевёрнутый, химерический мир активно влияет на действительность, неуклонно стараясь изменить её по своему подобию:
Да, постигла и Россия Тайну жизни наконец, Тайна жизни – гарантия, А субсидия – венец!
И вот к этому идеалу идут толпой все. Эти “все” и берутся отовсюду: и из мужиков, и из дворян, и из купцов. Преград на пути нет, словно ворожит им и помогает кикимора кабачная, которая питается чужими силами.
Образ кикиморы кабачной, думается, в значительной степени повлиял и на решение образа одного из “столпов” – Зацепина. Разрушитель понимает, что его действия направлены на изничтожение страны, но остановиться уже не может, а лишь сравнительно недолго переживает жалость палача:
Горе! Горе! хищник смелый Ворвался в толпу! Где же Руси неумелой Выдержать борьбу? Ох! горька твоя судьбина, Русская земля!
Его покаяние (чуть ли не протест) уже ничего не может изменить:
Поводом для покаянных возгласов послужила смерть сына, который этот союз (включающий и его отца) давно отринул, но оставался верен дворянской чести: вызвал на дуэль обозвавшего Зацепина вором – и погиб. Так или иначе “всеворующий союз” гибель сыну “столпа” принёс. Но до этой трагедии случилась ещё одна, тайная – с самим Зацепиным. Оказывается, начинал с откупа, как “эксплуататор народного пьянства”. Однако откуп запретили, а герой, желая “деятельности”, взялся за новые дела и “провалился”. И вот тут происходит нечто, что всё изменило (“вывезло счастье!..”), и порядки “новой эпохи” Зацепа постиг, и удача стала сопутствовать во всём...
Эта ситуация несколько напоминает народные рассказы про кабачную кикимору. Был такой несчастливый кабак, где все проторговывались, и сдали однажды его вконец промотавшемуся пьянице. Но пьяница заключил договор с кабачной кикиморой, и торговля его была удачной – пока выполнялись все условия этого сговора. Сама же кикимора оказалась сыном, проклятым и отцом, и матерью. Сговор с тёмной силой – дело ненадёжное, пьяница скоро ощутил это и пытался замолить свои грехи.
Современную жизнь и её “героев” Некрасов показал с точки зрения народа, народного восприятия. Образ России, отданной на растерзание кабаку, получает в «Современниках», по сравнению с «Кому на Руси жить хорошо», дополнительные черты, так как основное внимание уделено палачам и разорителям.
Таким образом, учитывая, что основная особенность творчества Некрасова – это продолжение традиций плачей о погибели земли русской, следует отметить, что созданный поэтом в русле народного мировосприятия образ кабака является важным и одним из центральных по значению образов в этом скорбном плаче о разрушаемой и уничтожаемой русской жизни.
Главная 
